Анатолий Болгов

Голубицкая

1. Голубицкая

Не миражи и не обман
Твой Ахтанизовский лиман,
Где воздух пахнет чешуей,
А плавни стелются змеёй,
Колыша сны ночей и дней,
Что в иле теплятся на дне.
Здесь зарождение предгорий
В азовской пене Фанагорий.

То Мань, а попросту Тамань,
Где к морю ластится Кубань.
Подобно натиску ветров
Несётся стая осетров:
Икринок липкий виноград
На жизни выкрестит - игра.
У берегов, где пахнет верест *
Уходит смерть бесшумно в нерест.

Слова и песни на заре
В потеху ушлой детворе,
Что во дворе и за двором,
Гоняют чаек и ворон,
Уйдут за новый поворот,
Качнув мой ворот у ворот.
За ними прах отец покоит **
На дне судьбы песочных коек.

Не злись, прости меня отец,
Живу и маюсь в темноте.
Ты мне бессмертие отдал,
Оно вкуснее, чем еда.
Да вот беда, я растерял,
Где ноги резала стерня,
Слова любви о грустной вере,
И вырос Каин в полной мере.

* - Зафиксировано множество народных названий тимьяна (в большей степени относящиеся к виду Thymus serpyllum — Тимьян ползучий): богородская трава, боровой перец, верест, жадобник, лебюшка, лимонный душок, мухопал, чабрец, фимиамник, чебарка -
Ошанин С. Л. Возвращение к травам // Дары природы / В. А. Солоухин, Л. В. Гарибова, А. Д. Турова и др / сост. С. Л. Ошанин. — М.: Экономика, 1984. — С. 63. — 304 с. — 100 000 экз

** - На Тамани, в станице Голубицкой, похоронен мой отец

2013


2. Юноша в Фанагории

О, Нина, милая подружка.
Твой Ахтанизовский лиман
Вплетался солнечной игрушкой
В наш упоительный роман.

Закат алел и был отраден,
Спускаясь в летние пески.
Мне слаще спелых виноградин
Твои набухшие соски.

Ласкал тебя, а тёплый берег
Накрыла тайнами волна,
И вечер стал не робким зверем,
И страсть за нежностью вольна.

В том виноградном звёздном мире
Была ты лучшим божеством.
Но где вино былого пира,
Наполненного волшебством?

Где обвивающие руки,
Где плечи, волосы и взгляд?
От упоительной науки
Остался только сладкий яд.

1978


3. Тем летом

Ты помнишь, Нина, Сурожское море,
Что налетало брызгами прибоя,
Пропахшие ракушечником зори,
Их запах брызгал огненным припоем.

Залётный ливень летнего Азова,
Подобно кисти спелых виноградин,
Стучал по сердцу августовским зовом –
Не расставайтесь дети, Бога ради!

Небесный ветер северной Тамани
Погнал грозу по радуге к Анапе
И спрыгнул в Ахтанизовском лимане
На плот любви с названием «Анапест».

Мы радовались, молниям внимая,
И поднимали парус белой гривой…
Не дал нам Бог ни осени, ни мая,
Но был июль наш ласково игривым.

И сколько б сердце морем не штормило
Той встречи так живительны танины:
Те в шёпоте слова – любимый, милый…
Мне горько от любви. Жива ль ты, Нина?

2011


4. Время губ

Из лета лет в излёте льётся слово,
Сжимает воздух, падает грудь,
Но нет в нём смысла злобного и злого,
А только нежность и немая грусть.

На время льда в развале расстояний,
В разрыв любви у бездны полыней
Ложится свет из Божьих подаяний,
Чтоб жизнь казалась ярче и длинней.

Ах, пыльный зной под куполом созвездий,
Великий маг загара на плечах,
И скрип весла, где радостные вести
Искрятся каплей и мечтой лучат.

Я помню, мы ныряли в ерик рыбкой,
Плескали брызги к солнцу в синеву,
Нам отвечали радуги улыбкой
И осыпались влагой на траву.

Наш плот любви с названием «Анапест»
В трёхсложном гимне совами кричал.
Не знал июль, что бог во тьме, Анубис,
Готовит нам не к радости причал.

Не в том беда, что мы с тобой расстались,
А в том, что новых встреч не дождались.
Быть может, наши сны чужими стали
И с юной страстью сгинули вдали.

Но счастье в том, что оттиском на водах
Застыл в таманской неге поцелуй,
А время губ, шалея год от года,
Бросает память ветром на золу.

1986. 2018


5. На пляже станицы Голубицкой

У моря, в песочную кромку
Волна непрерывно толкает
То шорох, то шелест негромкий
И с ветром песчинки ласкает.

Иду в очарованный шёпот
И мерно стихами считаю
То крики, то стоны, то ропот
От чаек, собравшихся в стаю.

Ракушки хрустят под ногами
И колют историей стопы,
О том, что русалка нагая
Печали в пучине утопит.

Лученье ложится на кожу
Фольгой из латуни и бронзы.
Вдали старый парусник ожил,
Расцвёл, будто алые розы.

К нему облака потянулись,
Прильнули игривою пеной
И в море лукаво тонули
Под выкрики чаек - измена!

В ответ на истошные зовы
Волна улыбалась им гривой,
И вторило вслед Приазовье –
Живите и пойте счастливо!

1985


6. Так велено, друг

Как велено, друг, так и надо
Латать мне воздушные фразы
И ветром гудеть серенады,
Да ток в них от грязи заразный.

Сумею ли слов спирохеты,
Горячих, что огненный литий,
Изъять из духовного гетто,
Где каждая мысль сифилитик.

Ты знаешь, кто горд и заносчив.
Ему ль у земных околотков,
Потупив плачевные очи,
Кнутами испытывать глотку.

Стараюсь, о, как я стараюсь
Плескать не хандру и болезни,
А торить тропинку до рая
По кромке из пыточных лезвий.

Не изверг, не Ирод, не Каин
Владеют моею гортанью;
С рожденья светящийся камень
Подброшен божественной дланью.

Не я ваш палач и могильщик,
Что в поиске слова запальчив:
По трещинам жизни лудильщик,
А проще, ваш солнечный мальчик.

2015


7. Уснули дрофы

Уснули змеи, в гнёзда сели дрофы,
Ковыль блестит, глотая блики с неба.
В далёкий мир, где мудро блещет Вега,
Уходит проза, строя в ритме строфы,
И сыплет соль на зрелища и хлебы.
Читаю на немецком строки Цвейга:
И для меня степной простор замолк,
Но амок ждёт в полуночи, что волк.

Туман спустился к ерикам Кубани,
Обнял рогоз и плавни на заливе,
Вливая мглу и влагу мягким комом.
Озябла печь, дымы бегут клубами
И лижут прель на яблоне и сливе,
На них затих до марта птичий гомон.
Сгущает ночь в протоках душный смог,
Но амок в сердце за полночь не смолк.

Мой милый Стефан, лекарь и мучитель,
Тянущий век спасителем из комы
В далёкий рай, где призраки в улыбках
Прикажут новым птицам – не кричите,
Здесь шёпот губ для таинства искомый,
Как шелест ветра на барханах зыбких,
И путь один, все страсти под замок,
Иначе амок и убитый Бог.

1991. 2018


8. Из Коктебеля в колыбель

Быть может, я стал иноверцем
В тот день, как покинул тебя,
Но знаю и чувствую сердцем -
Нельзя умирать не любя.

По памяти планером реет
Из лета седой Коктебель.
Согрей же разлуку скорее,
Чтоб я возвратился к тебе.

Разлей в околдованном утре
Ветра из морей и степей,
Развей одинокость по кудрям,
Чтоб я прикоснулся к тебе.

Пришёл и шагал побережьем
До белой от мела Керчи,
Где солнце и молнии режут
Тоску на полоски-лучи.

Увидел с горы Митридата
На той стороне колыбель,
Где пела мне мама когда-то,
Чтоб я возвращался к тебе.

Проливом для звёздных купаний
Бежал в заповедный бурьян,
Там в устье любви и Кубани
Таится кермек и тимьян.

Вдыхал пыльный запах полыни,
Вкушал её горький хлебец.
Быть может и счастье нахлынет,
Когда я приникну к тебе.

2018



9. Лермонтов, Голубицкая и я

. . . . . . . . . . . . . . . . . . «…Славный был малый, смею вас уверить; только
. . . . . . . . . . . . . . . . . . немножко странен. Ведь, например, в дождик,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут –
. . . . . . . . . . . . . . . . . . а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем
. . . . . . . . . . . . . . . . . . стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне
. . . . . . . . . . . . . . . . . . ходил на кабана один на один; бывало,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . по целым часам слова не добьешься,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . зато уж иногда как начнет рассказывать,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . так животики надорвешь со смеха…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . М.Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»

В Голубицкой голуби воркуют,
О жаре тоскует март под вечер
И мечтает выпить жизнь такую,
Где июль жерделями расцвечен.

За маяк, в песочную Пересыпь,
Льёт закат весеннюю потраву.
Бьются блики в зимние порезы
И резвятся солнечной оравой.

У прибоя ракушки Азова
В ночь гудят о вечности губами,
Чтоб проснулись филины и совы
Для охоты в ериках Кубани.

За лиманом, выше Ахтаниза,
Лермонтов блуждает по Тамани.
Воздух диким запахом пронизан
И низины влагою туманит.

Расставанье шагом не проверить
В облаках, на водах и на тверди.
Чуть южнее шлёт Печорин Вере
Поцелуй с разлукою в конверте.

На холмах и нивах у предгорий
Степень счастья болью не измерить,
И поётся горю в горнем хоре
О любви к Печорину от Мери.

Жизнь фатальна и горчит полынью,
Прошлогодним верестом с кермеком.
Будет время, страсть волной отхлынет
И в тоску войдёт больным калекой.

Стихнет лето за пчелиным роем,
Винным соком брызнет Изабелла.
Ночь откроет книгу о герое,
Чтоб тужить в тиши по юной Бэле.

Будет время. Кто сказал не будет.
Сядет век морщинами на веки,
И Аллах прижмётся к брату Будде,
А Христос обнимет их навеки.

2018