Там, где я живу, живёт и сладость возвращений



«На площади Пяти Углов» - прочтение и запись - Виктор Астраханцев





1. На площади Пяти Углов

Мой воздух пронизан дыханием трёх океанов,
Один из которых Любовным навек наречён,
В канале любви, обвивающим город лианой,
Живёт мой кораблик и дышит под левым плечом.

Стою на причале судьбы у разлуки тревожной,
Предчувствие смерти скулит под зубами углов,
Пяти обнажённых на площади Жизнь Так Возможна,
Как будто возможно зашить неизбежность иглой.

Прожил, проскитался, на картах словесных играя,
Считая открытые рты подворотен в домах,
И думал о том, что тропинка до светлого рая
Проторена только в незнающих счастье умах.

Не славный герой, не гусар, не бандит и не урка,
Обычный поэт, обиватель порогов небес,
Простой обитатель сведённых мостов Петербурга,
Которому трасса заказана в райский собес.

На розе ветров я гадаю в промозглой нирване,
Да будущий век затерялся в утраченных днях.
Не будет меня, но останется в рубище рваном
Стихия стихов, что припрятана в тайных теня́х.

Петрополь пребудет стоять в сентябрях и апрелях,
Руками земли обнимая залив и Неву.
Оставлю на память ему в поэтических трелях
Святую весну и в моря́ навсегда уплыву.

2014



2. Топот на этапах. Часть 1

Ложится на стих обнажённый
От критика колющий смех.
Прыжок, на лету обожжённый,
Продлится ли бегом во сне?

Мне нужно от боли отчалить
В просторы, мечту, синеву,
Уйти в ликование чаек,
Объяв Джонатаном Неву. *

Прощайте причалы в граните,
Да здравствует стиль высоты.
Не плачьте и память храните
О тех, кто сжигает мосты.

* - Джонатан - из повести «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха

1979



3. Перекрёсток Пяти Углов

На площади, в тисках пяти углов
Густеют звуки истинного средства:
Надежды, веры и любви, всех слов
Из дивных дней распахнутого детства.

Ведут асфальты в несколько аорт:
Московский, Невский, Лиговский, Фонтанка,
Летит мечта в Литейный гул и ор,
Где жил трамвай и лязгал грустным танком.

Весенней песней выплеснусь в года,
В поюнный гимн из Глиеровской ноты.
Уйду на небо, где моя звезда
Наполнит мёдом Божеские соты.

За дерзкий быт у россыпи огней
Награда сядет облаком на блюдце.
Люблю, надеюсь, верую на дне,
В пяти углах счастливого колодца.

1989



4. Закатами, рассветами и днями. Летний Сад

Закатами, рассветами и днями
Опутывает осени змея
Веселье улиц. Мудрыми корнями
Затягивает в бездну и меня.

Печаль и холод город наполняют,
В который раз увянет Летний Сад.
Деревья, что иконы, свет роняют –
Горячую листву в седой распад.

Певучий листопад! Твой вечный шорох
Старинным скрипкам издавна сродни.
Ты втягиваешь мудрым дирижёром
Всё умершее в будущий родник.

Твой каждый лист узнал полёт свободы,
Твой каждый голос необычно свеж.
В глазах твоих, где будущие роды,
Таится ясный, несказанный свет.

Ты даришь тайну в безысходной грусти
Своим самосожженьем на кострах,
Сгорают листья с пением и хрустом
Лаская радость, а за нею страх.

Я обречённо принимаю кару,
Теряю сон, приобретая дар
Осмыслить боль и воспалённость кармы,
Чтоб с лёгкостью перенести удар.

1978. 2010



5. Львиный мостик

. . . . . . . . . . . . . . Екатерининский. О, горе от ума.
. . . . . . . . . . . . . . Ты Грибоедовский, всё тот же тихий маг.

По-царски изогнулся Львиный Мостик,
Над берегами радугой завис.
В соседней Мариинке бенефис,
Идут на праздник избранные гости.

Прошла каналом вёсельная лодка,
Раздвинув на поверхности листы,
Проходит осень, новый день остыл
И, согреваясь, выпил стопку водки.

Иду Подьяческой, короткой Малой,
Здесь обитают лучшие друзья.
Я не зайду к ним, попросту нельзя,
Уж выпито за этот день немало.

Мне мостик лучший друг в усталый вечер,
Он в улицы объятья распростёр.
Горит к нему в душе любви костёр.
Да не задует угли финский ветер.

2010



6. Крюков канал

. . . . . . . . . . . . . . У каждого свои каналы, связи.
. . . . . . . . . . . . . . Рисуйся, обрастая этой грязью.

Когда устанут старенькие брюки,
Замнутся стрелки, стягивая глюки,
Иду на Крюков, мой любимый Крюков.
Бреду растрёпанным нутром подлюкой.

Фонтанкой утекаю тихо в Мойку,
Разводами мочи людской помойки,
Пивною банкой от ночной попойки.
Плыву матрасом выброшенной койки.

Садовая, Никола, Мариинка - *
Теку душой навыпуск и в обнимку,
Толпой туристов, щёлкающих снимки
До Поцелуя, где резвятся нимфы. **

Каналы, связи, выспренность награды,
Не для меня такое в жизни радость.
Целую прут обоссанной ограды.
Ты жив, мой Крюков. Больше и не надо.

* – Садовая ул., Николо-Богоявленский Кафедральный Собор, Мариинский Театр.
** - к Поцелуевому мосту.

2010



7. Фонарный переулок

. . . . . . . . . . . . . . . . Уловки переулочка Фонарного
. . . . . . . . . . . . . . . . Под звуки патефона антикварного.

Глотал укоры без обид,
Пух тополиный летом,
Переживал от сотни бед
За тонким парапетом.

Дышал болотами подвал
И запахами кошек,
На Мойке 82,
Где тёплые окошки. *

Фонарный мостик освещал
У поцелуя негу.
Осенний дождик предвещал
Разлуку с первым снегом.

Бросал твой Поцелуев мост
Мою любовь на ветер.
Стуча Почтамтским, в полный рост
Ушёл я на рассвете.

В далёкий заполярный край,
Где белые медведи,
Глаголить с болью снежный рай
Своим азбукиведи.

Мне снова б окна утеплять
Фонарным переулком,
Но эта злая буква ять
Гудит концовкой гулко.

2010



8. Манежная

. . . . . . . . . . . . . . . . На Манежной очень нежно…

На домах старинных у Манежной
Затихают звуки очень нежно.
За наплывами ночного кофе
Весь шумливый петербуржский офис.

Заполночь работают кафешки,
Где щекочут ноутбуки флэшки.
Но а мне тревожит ночью нервы
Убиенный в замке Павел Первый.

Малая Садовая на Невский
Высыпает радостно и дерзко
Запахи ванили и корицы,
Собранные в лунные корытца.

Итальянцы пьют на Итальянской
Улыбаясь русскости тальянки.
Я за ними тоже улыбаюсь,
Растворяясь в неге, тихо баю.

2010



9. Прохожу по Невскому, Дворцовой ...

Прохожу по Невскому, Дворцовой,
Каждое окно - сестра и брат.
Город из Степанова-Скворцова *
Вырвался на сольный маскарад.

Будто бы взрослею и умнею,
И люблю старательно сполна.
Будто бы весь мир в себе имею,
А копнуть – там залежи говна.

Я живу страстями нараспашку,
Горько, ярко, будто бы полёт.
А подумать, просто я какашка,
Синей птицы радостный помёт.

Так отрадно самобичеванье
И весом анализа расклад.
Это просто самоврачеванье,
Трупный шаг в философичный ад.

Не сулите мне большую ложку
Для черпанья счастья из судьбы.
Вызывайте срочно неотложку,
Мне на Пряжке надобно побыть. *

* - "Степанова-Скворцова", "Пряжка" - то же самое, что в Москве «Кащенка» или «Канатчикова дача». Как в других городах и весях называются психбольницы – не знаю.

2010



10. Гуженг! С утра весь день гуженг

Гуженг! С утра весь день гуженг
Поёт мне зимний гонг лопат.
Уже. Давным-давно уже
Пьянеет красками закат.

Прилёг ковром на тонкий наст
Под утро заспанный снежок.
Всю ночь печаль сжигала нас
И уходила в мой ожог.

На зорьке выйду из тоски,
Уйду искать предгорья сна
По синим рельсам «Озерки» *
До синей станции «Парнас».

Пройду «Удельную» в удел
У «Чёрной речки» старых бед,
Где раны душ от чёрных дел
Оставили кровавый след.

Я удалюсь на острова,
Где тлеет бАльмонтовский чёлн.
Родная, как же ты права:
Я в жизни счастье не учёл.

2011



11. У Дворцового моста

В ритмы божьих звонарей, где веками путь проторен,
Светит Бог из фонарей Петербургских акваторий.
Мерный звон колоколов рвётся по веленью свыше
Мимо ростров и колонн, где историй шёпот слышен.

Мимо каменных быков у великого теченья,
Мимо окон и оков городского развлеченья.
Выше царственных палат, выше ангела Дворцовой
Разливается хвала вещей памяти отцовой.

Из остова красоты силой старого томленья
Я свой крик из немоты подаю от изумленья.
Мой настойчивый призыв вторит шуму городскому,
Где разбросаны призы и мораль впадает в кому.

Выше копоти лампад, над разливами молитвы,
Льётся спелый словопад из ножей душевной бритвы.
Остро сердце теребит скорбью нажитой печали.
Теплоход в Неве скорбит, к ранам бережно причалив.

1993. 2012



12. Васильевский Остров

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ни страны, ни погоста
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . не хочу выбирать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На Васильевский остров
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . я приду умирать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И.А. Бродский

Упала ночь, сродни свеченью утра,
Обволокла прохладою мосты,
Пролёты их торжественно и мудро
Разведены для Города Мечты.

Весёлый остров стал, вдруг, одиноким, *
Затрепетал и крыльями взмахнул,
Поджав колонны ростры, птичьи ноги,
За горизонт ушёл в густую хну.

Остался пух лебяжье-тополиный,
Веретеном закрученный в спираль,
И эхо от любви его былинной:
Я полечу на остров умирать.

Но будет утро. Солнечно и остро
Соединятся сталью берега.
В гнездо любви вернётся птица остров
И защебечет гордая река.

Но будет день. Восторженно и сочно
Переплетутся голосом слова.
Я буду ждать, что новой белой ночью
Вновь полетят в закаты острова.

Быть может, будет город каравеллой
И у штурвала встанет адмирал.
Уйдёт в залив решительно и смело,
За ним и я, чтоб снова умирать.

* - белыми ночами все мосты к Васильевскому острову (Благовещенский, Дворцовый, Биржевой и Тучков) разводятся. Разведённые пролёты мостов – крылья. Или паруса? Или вёсла?

2012



13. Северный ветер

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Северный ве -
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .тер гулял по проспе -
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .кту и вышел к Неве.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Что же он реченьке спел?


Северный ветер коснулся лучей
Солнца, Селены и звёзд,
В тихие гавани белых ночей
Айсберги стужи привёз.

В гулком Петрополе свет фонарей
Льётся сонатами грёз
И, замерзая в осенней заре,
Бьётся со смертью всерьёз.

Мой демиург, Петербург дирижёр,
Твой партитурный простор
Палочкой вихря на сердце зажёг
Давней печали восторг.

Мой виртуоз, Петроград-Ленинград,
Осень коснулась судьбы.
Ангел хранитель, пестующий сад,
Листья сметает в гробы.

Будет сожжённым твоё естество,
Сколько себя не терзай.
На оголённые ветви и ствол
Выпадет неба слеза.

Арктика дышит и губит любовь,
Сколько оркестр не играй.
Слышишь, замолкли кларнет и гобой,
Скрипка отправилась в рай.

Выживут только органы печей,
В гуле тепла их усну.
Знаешь, мой Город, что льдины речей
Ждут, как и реки, весну.

2014




14. Отремонтированный жук в кофейно-поэтической нирване

На глади асфальта скитаний, в изгибах фонарных ужей
Дождями глумится мой танец и гонит прохожих взашей.
Запрятался в тёмном алькове размерами с пуговку жук -
То я, прихлебателем кофе, в полночной кафешке сижу.

Жую пахлаву на страницах своих ненаписанных книг,
Мечтаю, быть может, приснится корабль, несущий огни
По волнам пяти океанов, по зыби любви и надежд….
О, Боже, в плену ураганов хотя бы мечтою утешь.

Ссуди в испытаниях мифы и грозный грифоновский рык,
Я тайное золото скифов верну в разворованный Крым.
Даруй с позолотами рощу над горем забытых крестов,
Где шорох блуждает наощупь, лаская молитвы листов.

Меня осени и побалуй качанием мачты и рей,
У скрипа надстроек и палуб люби, сохрани и согрей.
Пролёты на Синем и Львином позволь много лет измерять
И с городом грёз пуповину во веки веков не терять.

Мне невские духи пророчат казанскую острую жуть
И чёрными нитями ночи плетут паутины ажур.
Вливают в прощанье прощенье, в прощенье обрывки газет,
В которых и пафос, и мщенье уходят подтиркой в клозет.

Прощаюсь и в полночь прощаю подвалы бомжей и сирот,
Где воздух ключами вращает личины у райских ворот.
Пора уходить от причала и дуть что есть сил в паруса.
Прощаюсь, а жизнь прокричала – постой, подождут небеса.

2014. 2015




15. Там, где жил и живу

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Самый большой остров – это материк Евразия,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Всё остальное - это острова и островки.

Растрачено время на поиски божьих следов
В степи за курганом с его потревоженным кладом,
В шуге полыней у безмолвия колотых льдов,
Но в этой утрате таится и боль, и услада.

С приходом забвений довлеет зимы тишина,
Веселье и буйство слегли междометьями в оды.
Что было посеяно, то и дано пожинать
И молча смотреть на бегущие к пропасти годы.

Бои завершились и жизнь без роптаний должна
Мостить колыбели в корзинах из лыка и прутьев,
А если не так, то, скажите, какого рожна
Идти и бросаться на выстрелы сердцем и грудью.

Я тихо живу в городке у большого ручья,
Где годы гитарно бренчат в проводах и трамвае,
А осенью ветер бросается медью на чай
И гамбургский счёт церемоний любви убывает.

Ручей вытекает из озера трёх островков
И ладожно льёт колыбельные сны Прионежья
В чухонский залив корабельных трудов и гудков,
А рядом в садах соловьями разбужена нежность.

В граните и воздухе чувствую пушкинский след,
И запах духов незнакомки щекочется в ноздри,
Я в старости чую эпоху младенческих лет,
А юношу вижу смертельно лежащим на одре.

Казалось, что двойственность делает много проблем,
Их гордиев узел разрубленным будет в дуэли,
Но мой абсолют обживается на корабле,
Сгоняя туманы алхимии в книги Коэльо.

Тоска истекает, как с белого гуся вода,
В которой закаты кровавят восходы мечтаний,
И с каждым рассветом, была, не была ли беда,
Надежда и вера с любовью пускаются в танец.

2015



16. Колыбели невозврата в городе мечты

На острова моей разлуки,
Где вечность таинство хранит,
Летели ветры прятать звуки
В песчинки, гальку и гранит.

В обнимку с птицами восхода,
В объятьях города мостов
Плескалась тёплая погода,
Лелея старость и росток.

Цвела сирень в садах и скверах,
Целуя майские уста,
Жила любовь с надеждой веры
В распятьях солнца на крестах.

На белом облаке черёмух
О чуде трелил соловей,
Лаская тяготы и дрёму,
Терзая мысли в голове,

В которой свадьбы и погосты
Сплелись со змеями в клубок:
То мы хозяева, то гости,
А день то мелок, то глубок.

Как те могилы для бездомных
У заболоченных низин,
Как перекроенные догмы –
Бери, что легче, и неси.

На колыбелях невозврата
За каждой надписью – мечта,
В ней бродит время по утратам
И скорбью льётся немота.

Она разлита по вселенной
И множит омуты пустот.
Но рвётся дух из мира тлена
В бессмертно-буквенный восторг.

Да, невозможное возможно…
Но сколь бы душу не скрести
Потуги ложны непреложно,
Как эта истина и стих.

Под обелисками потери
Холмы кладбищенских обид
И память искренних истерик,
И новый шорох старых бед.

2016



17. Сладость возвращений

Насыплет утренний базар
На подворотни старых улиц
Трамвайный лязг и тот азарт,
Который мне напомнит улей.

На ярких блёснах площадей
И в перемётах переулков
Услышу ржанье лошадей
И звук подков на камне гулком.

Так неизбывна красота
В июльской жизни звукоряда,
В той высоте, где мне летать
И в облаках печали прятать.

Дух Ленинграда невесом*
И в чудодействии не тесен:
То он Парижа чуткий сон,
То море бурное в Одессе.

Так любы радуги мостов,
Их отражения в каналах,
В которых запад и восток
Резвятся током в рыбе алой.

Но север манит, как магнит,
В края несбыточных безмолвий.
Там солнце ниже и огни
Горят разрядом нежных молний.

Так тянет и Владивосток
Пить воду солнечных истоков.
Но я вернусь, я твой росток,
Мой милый Питер шумных доков.

Ты для меня один из тех,
Кто бережёт от зла и мщений.
Нет слаще мёда всех утех,
Чем постоянство возвращений.

* - стихотворение было написано летом 1989г., выправлено частично в 2016, поэтому оставлен Ленинград.

1989. 2016

18.   Холодное лето

Болит голова, но душа не болит.
Я чую пыльцу воспалённой весны
И вижу цветы, их разрывы палитр
В размокшую глину, крапиву и сныть.

Предчувствую скрипы осенней арбы,
Тягучие хрипы больных ветряков,
А солнце лучится, что мы не рабы,
А ветер смеётся над счастьем оков.

Надменные веки сомкнули века,
Рассыпаны звёзды, как божеский скарб,
Июнь утекает в лубочный рукав,
Плодами матрёшек теснится тоска.

О, лето моё, воробей и сова,
Безудержный день и сгущённая ночь.
Кричу для того, чтобы голос сорвать
И шёпотом с нёба беду превозмочь.

Забыться бы в неге и лихо забыть,
Уехать к любви в золотую Любань,
Где вяжется шерстью заботливый быт
И пар отлетает от чашек и бань.

О, время обид, привокзальный буфет,
Обед на троих, говорливая снедь.
Цветаева в доле, в невольниках Фет.
Есенин и Лермонтов будут во сне.

Я чай наливаю, в нём огненный блик
Над сахарной россыпью боль бередит,
За светом поэт, ожидающий – пли!
И Мойка 12, и смерть впереди.

За чёрным затвором гудит колея,
Чугунные рельсы бегут в перегон.
Под хвост попадает вожжа и шлея,
Руби эти связи, ставь горе на кон.

Да что там, иди, улыбаясь, ва-банк,
На дзот упади и лети на таран,
Бросайся с неведомой песней под танк,
И будет прорыв и к богам, и к дарам.

О, годы мои для запасника шхер,
Музейная скорбь и пылинки в лучах.
В июле уйдём в купола полусфер
И будем искрить да молитвой звучать.

2017. 2018

19. Сиреневый рай

Запах сирени аллеи качает,
Марсовым полем летит на причал.
Век покаяний к надежде причален,
Годы и чайки о прошлом кричат.

В гуще соцветий ищу пятилистник,
Белый, для летней истомы нарыв.
Мало, как мало рассыпано истин,
Зёрен без плевел в закате игры.

Спас На Крови за деревьями виден,
В маковках лет веселится цветок.
Вечер спокоен и ночь не в обиде,
Разве, что слёзы уходят в глоток.

Малого много, великого мало,
Мелочь и мысли звенят в пустоту.
Где же мой парус, весёлый и алый,
Разве, что в небе он выжег тату.

Знаю, покинул он время и пристань
В сердце моём и унёсся к другим,
К тем, у кого жажда жизни игриста,
В мир, где играется солнечный гимн.

Город мечты, то простой, то великий,
Тайно готовит покой старикам
В тихом погосте, где крестные блики,
Звёзды над ними, под ними река.

Лето у Леты. Цветенье мгновений
Прыгает стайками в древний родник,
В белые ночи, в трамвайные звени,
В запахи детства, в любимые дни.

2019


20. Белые ночи на Марсовом поле

В белые ночи на Марсовом поле
Чёрные дни забываю навечно.
Можно ли в этом цветущем раздолье
Думать о боли в беде человечьей.

Запах сиреневый падает в память,
На аромат медуницы ложится.
Плавит невзгоды цветочное пламя
Вместе с июльским экстрактом душицы.

Вместе с мелиссой и пряным тимьяном
Август приходит в отцовой улыбке.
Милый мой папа, в Донбасском бурьяне
Помню, качал ты меня в тёплой зыбке.

Этим качаниям вторило море,
Сделав меня по весне корабелом.
Милый мой батя, наверное, вскоре
Я обниму тебя в облаке белом.

2019