Анатолий Болгов
Кланяюсь своим бабунечкам. Третье возвращение к их светлой памяти
Моим бабунечкам-бунечкам:
Матрёне Болговой (в девичестве Кожуховой)
Феодосии Филиной (в девичестве Александровой)
1. Помню
Не помню более нежного
Касанья рыдающего плеча.
Бунечка!
Память моя безмятежная,
Тающая свеча.
Красной ладонью вымаливая
Мне здоровья и будущих дочек,
В кувшины эмалевые
Ставила синий цветочек.
Бунечка!
Память моя светлосельская,
Детства далёкого нежный узор,
Птичий, небесный, апрельский,
Утренний взор.
2. Танец во сне
Воспоминаний резвый рой
Наполнил праздниками дом.
Воскрес часов старинный бой
И хлынул радостью истом.
В углах балет теней застыл,
На стенах вызрели костры.
В блаженстве тесной немоты
До звёзд проложены мосты.
Ликуя в россыпи огней,
Танцую с бабушкой своей.
Её рука, в моём же сне,
Ласкает память детских дней.
3. Ливень в Ливнах
Я помню, как святой водицы
Ты приносила мне напиться"
Капля полнится, светлеет,
Вниз срывается, летит.
В ожиданье томно млеет
Сердца зреющий гранит.
Дождь отрада, легче дышишь,
Ярче зренье и покой,
Нежно и любовно пишешь
Милой бунечке домой.
В этом ливне переливном,
В каждой капле дождевой
Оживает домик в Ливнах,
Край любимый и живой.
4. Прикосновенье плеча
Ветер заигрывал, радуясь,
Тихо баркасы качал.
С рыбой, трепещущей радугой,
Спрыгивал я на причал.
Вечером c милой бабунечкой
Пили малиновый чай.
Дули старательно в блюдечки,
Где отражалась свеча.
Знаю, нет более нежного
Прикосновенья плеча.
Бунечка, нега безбрежная,
В ласке святая печаль.
Денно и нощно вымаливал
Жизни тебе, хоть глоток.
Ставил в кувшинчик эмалевый
Чёрный от горя цветок.
Ты моя жизнь светлосельская,
Памяти нежный узор,
Робость небесно-апрельская
В зяблике утренних зорь.
5. Лучится память на бумагу
Когда в часы покорной грусти
Притихну, к таинству причастен,
Я вспоминаю сад и осень,
Их облучённый на печали
Чуть прелый аромат листвы.
Припоминаю лето в ливнях,
Несущих влагу в солнцепёки,
Цикад космические зовы
Под беспокойные полёты
Комет у колыбели звёзд.
Лучится память на бумагу
Словами искренней молитвы,
Переливает сны цветами,
Где распускаются сказанья
Любимых бабушек моих.
6. Третье возвращение
Заветным кладом запах яблок
Секретно в памяти хранится.
И как бы время не озябло,
И не терзало дух в больнице,
Всегда идёт на помощь юный,
До бесконечности рассветный
Тот хруст, в оскомине поюнный
И в кислой мимике балетный.
Когда в часы тоски покорной
Притихну и сожмусь в болоте,
Я вспоминаю сад в Подгорной *
В осенней мокрой позолоте.
Он светит в душу и роняет
Листву мазками от иконы,
А я дышу и охраняю
Тот луч божественно законный.
Храню тепло вечерней ласки
От ветра бабушкиных пальцев
Под аромат молочной сказки
С картошкой, жареной на смальце.
Скажи, творец, какой же силой
Был помещён в громаду склепа
Мой век, где молодость носилась
Так оголтело и нелепо.
Зачем у старости в предгорья
Тянусь за радостью советов?
Скорей, и там созрело горе,
Ему любой живущий ведом,
И вместо яблонь зольный ветер
Шуршит на пепле под ногами,
Не слышно ангела под вечер
И трели Бога в птичьем гаме.
Всё может быть, но тяга к свету
Влечёт безудержно в запевы –
Кубань приветит и за это
Улыбкой от Пречистой Девы.
* - станица Подгорная на Кубани в предгорьях Кавказа, где по маминой линии, начиная с 19-го века, жили мои предки казаки, а сейчас живут их потомки.
7. Интересно девки пляшут…
Я о том, как испокон веку на Руси глушили водку.
Моя бабушка по отцу, 1898 года рождения, из села, что под городом Ливны * Орловской области, откуда и мой дед Болг, рассказывала в 70-е годы, под настойчивыми расспросами внука студента, то есть меня, о жизни селян до революции, а особенно молодёжи:
Пили в селе?
Да. Были три пьяницы, которые вернулись с заработков из Москвы. Все их признали больными и помогали их детишкам.
А что, все, кто уходили на заработки, приходили пьяницами?
Много мужиков по зиме ездили в Москву за лишней копейкой для хозяйства, выгодно это было, да вот трое заболели.
Бабунь, а сколько в селе было жителей?
Да около четырёх тысяч. Половина Кожуховы (бабушка из них – А.Болгов), половина Болговы.
А мой деда ездил на заработки?
Нет, деда твой не ездил.
Ты его любила?
А как не любить лучшего гармониста. Знатно он играл на гармошке, даже в гармонистском соперничании меж Ливенскими и Елецкими участвовал, да не один раз. Те на своих, елецких гармонях, а наши на своих, ливенских.
А уводили елецкие ливенских девушек?
А как без этого. И петухи, и другие птицы дерутся за любовь. Елецкие уводили и ливенские тоже.
А за тебя, моя бабунечка, тоже дрались?
Нет, внучек. Я была красивой, а дед ещё краше. Он выбрал меня. Я поняла, это судьба. Супротив деда никто не пошёл и слава Богу (бабунечка перекрестилась).
Я тогда не придал этому значения, а потом понял, были там свои любовные коллизии. Помню бабушку, как наяву она стоит передо мной, красавица, рост 170, глаза зелёные, бёдра широкие, талия узкая. И дед был ей под стать, на полголовы повыше, горбоносый, да и пел, по словам бунечки, громче и ярче всех на вечеринках. Что самое удивительное, и бабушка и деда владели грамотой, умели считать, читать и писать, да каллиграфически гораздо лучше меня! Для них написание букв, наверное, было неким таинством, старались писать ровно и красиво. Ну, чем не японцы!
Я написал слово "вечеринка", а оно из бабушкиных уст вылилось после моих многочисленных вопросов:
Бабунечка, а как вы молодые развлекались?
Когда холодно было, то по очереди родители оставляли избу для наших вечеринок.
А что вы там делали?
Играли, плясали, водили карагоды, пели песни, а когда тепло, то на берегу речки. И костры жгли, и прыгали через них. Много полюбовных пар получалось.
А карагоды, это что, хороводы?
Да, внучек, это хороводы.
А песни пели под балалайку?
А что это такое, внучек?
Такая треугольная гитара в три струны, исконно русский инструмент.
Не было у нас такого. Гармони и домбры разные были (домры - А.Болгов). Были гитары. Твой деда умел играть и на домбре, и на гитаре, пел голосисто, да и я не отставала, да и все пели хорошо и плясали, а Алексей был самым статным и высоким и лучше всех выделывал коленца.
А кто этот Алексей?
Да из Болговых тоже. Погиб он на фронте. Он с твоим дедом ушёл на войну и сразу был убит И жена его погибла в доме с тремя детьми при бомбёжке. И наш дом сгорел. Мы перебрались к нашим родичам. Четыре семьи, женщины да малые дети, жили в уцелевшей постройке. Морозы 41-го года были лютыми. А потом и это сгорело. Когда деда вернулся с фронта, мы поехали в Грузию,** нас отправили в Гори, где прожили почти два года, да не прижились: грузины добрые люди и хорошо относятся к гостям, да мы приехали не гостить, а жить, вот и не сложилось. Потом Герасименко (однополчанин деда - А.Болгов) написал письмо и пригласил нас в Донбасс. Туда мы и уехали. Живём теперь здесь. И Герасименко, и дед твой здесь похоронены.
Бабушка перекрестилась и всплакнула, а потом сказала:
Если бы не Сашка, твой отец, то мы бы не выжили тогда.
Моему отцу в начале войны было тринадцать лет. Он мне рассказывал, как умер на руках у бабушки полутора-годовалый брат Виктор, а рядышком был ещё брат Ваня, четырёхлетний. Нет сил у меня сейчас об этом говорить. Может быть потом, чуть позже, опишу всё, помня дословно все рассказы моего отца Сашки: как он выкапывал мёрзлую картошку на осиротевших огородах, как в лютый мороз разделывал павших лошадей, как воровал зерно с немецких складов около аэродрома и как чуть не погиб, когда пришли наши во второй раз и война покатилась на запад.
http://rk3ewb.ucoz.com/news/livny_russkaja_gernika/2015-04-30-1282
https://aif.ru/society/history/yuriy_bondarev_ne_potomkam_fashistskih_civilizatorov_chitat_nam_notacii
* * - много позже я узнал, что существовала государственная программа для ветеранов войны по переселению их семей, пострадавших и потерявших во время боевых действий кров и где свирепствовал в этих районах самый обычный голод, в более-менее благополучные районы страны, в частности, в Грузию.