Анатолий Болгов

Сумею тебе донести… Любимой жене Эле



Александр Александрович Левашов (Сазаныч)
на странице Сазаныча



1. Сумею тебе донести…

Я знаю печаль. Как мы ждём,
Не может никто и нигде:
В молитве под вешним дождём,
На дне, в прошлогоднем гнезде,
В шуршании вымокших истин,
Где плачут осенние листья.

Неврозом у древних икон
Такое нельзя повторить.
В сомнении старых оков,
В стихах от зари до зари -
Мечты невозможна погибель
В любом оголтелом изгибе.

Поверь, хоть больным, но вернусь.
Я силы истратил не зря:
Убил шарлатанство и гнусь
В душе, где осколки горят.
Что стало помоями в яме
Зажгу, подниму соловьями.

Прости, если тело умрёт,
Вернётся мой пламенный стих.
Я слышу страданье и рёв,
За это, родная, прости.
Иду босиком берегами,
Да землю не чую ногами.

Сумею тебе донести
Густой аромат абрикос, *
Над ними в небесной горсти
На звёздах плантации роз.
Во веки веков не исчезнет,
Любовь наша в милой Отчизне.

* - правильно нужно писать абрикосов: абрикос - существительное мужского рода, но я употребил южнорусское слово абрикоса, где оно употребляется в женском роде, поэтому родительный падеж множественного числа звучит - абрикос. Написана Александром Левашовым песня, а из песни, как говорится, слов не выкинешь.




2. Нежность ночи пахла кари

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Просто этот час свирельный
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В бахроме волны курчавой -
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Не заказан, не отмерен,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Лучезарно изначален!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Ольга Флярковская. Просто музыка... ("Причальный вальс")
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .https://www.chitalnya.ru/work/913272/
  

В Судаке нам солнце пело
И обжаривало ступни.
За стеной, капризно белой,
Молоко дарил Укупник.

На закуску ели паспорт
И смеялись в жёлтом лете,
Целовались долго, на спор:
Мы бесились в красном свете.

Помнишь? Там всё было вместе:
Наши руки, наши губы.
Помнишь? Мы кормили бестий -
Белых чаек, словно убыль.

Как не помнить их капризы,
Стоны в сумерках качаний,
Что на запад, к Симеизу,
Улетали из молчаний.

С ними солнце на качелях
Уходило вдаль к Форосу,
Чтобы выпить из расщелин,
То ли слёзы, то ли росы.

То ли птичьи, то ли Божьи
В утолении печали.
Шёл мороз по нашей коже
С тихой ласкою вначале.

Нежность ночи пахла кари,
Волны тёрлись о причалы.
Ты в зрачках от зноя карих
Звёзды медленно качала.



2. Напомни, царица …

Напомни, царица, о ласковом лете,
О тех певунах, что влекли выразимо
В осеннюю спелость, где рыжие плети
Погнали раздумья в глубокие зимы.

Ты знаешь о том, что по птичьему праву
Разрезано небо курлычащим клином,
Как пала в озёра, на землю и травы
Святая отрава из песен былинных.

Горчил тот исход сединою ковыльной,
А нам оставалось в мольбе возвращений
И в гуле весеннем под солнечной пылью
Готовить роскошное блюдо прощений.

По Божьему дару, на птичьих правах ли
Вкушать неизбывно рождённые вина.
Напомни, царица, как радостно пахли
Соцветья черёмух в речах соловьиных.



3. Ключи от Божьего озона

Привычно мне помолодеть с утра
Под зов любви у вещей камасутры,
Где вёдро льётся солнцем из ведра,
Лаская тело выплеском премудрым.

Глоток оргазма уведёт на миг
В гортанный гул у вечности в постели,
Органный день, то мил он, то не мил,
То водный блеск, то страхи от метели.

Любовь и похоть в органзе мечты
Мелькнут венком на кладбище потери,
И чья-то тень стрелою у черты
Толкнёт меня в распахнутые двери.

Какая вера увлекла меня
В крутой овраг, где бедный Йорик ожил?
Сменил слова - я старая змея,
Меняла чувств на новенькие кожи.

За жизнь все сорок сороков вины
Не превозмочь. Не увернуться в блице.
Никто не дарит мне миров иных,
Одну лишь боль и трещину на блюдце.

Но в этой были новизна всегда
Глазами той, единственно любимой,
Мне дарит синь, где небо и вода
Утопят страсть в уютные глубины.

Но в той посуде с золотой каймой
Лежат ключи от Божьего озона,
А дольче вита, странница с сумой,
Бредёт слепой в Его несметных зонах.

Старьёвщик время соберёт следы,
Объедки пира, гвозди с крестовины
И обернёт лохмотьями беды
Сосущих жизнь из новой пуповины.



4. Февральский блюз

Не плачь, февраль, и не тоскуй,
Дохни метелью на весну.
Не дай, Господь, у зимних скул
Не чуять солнечную хну.

Дай Бог, оттает мой острог,
Восторгом ринется у скал,
Родится пара нужных строк,
Которым жизнь моя узка.

Пусть андроген, адреналин,
Любой гормон сойдёт с ума,
Ворвётся в сумрачный налив,
Где омут слов – тюрьма, сума.

Не зарекайся от любви,
Наполни вывертами март
С желаньем ветреным – обвить
Капелью утренний поп-арт.

И акапельно спеть – люблю!
Не только солнцу на снегу,
Глазам любимой, где наш блюз,
Дарует страсти новый гул.



5. Забывать наши дни не спеши

Не маши уходящему в даль кораблю,
Забывать наши дни не спеши.
Проживи этой ночи томительный блюз
Гордым плачем упавшей души.

Прошепчи наши песни уставшим листом,
Облачённым в губительный зной.
Прокричи мне, святая, все тайны о том,
Как тебя покидал я весной.

Уходя – убегай, убегая – лети!
Этим криком себя не терзай.
Не желай мне, родная, такого пути,
По волненью, где ада слеза.

Не могу расставаться. Трудна эта ночь.
Я тебя, моя радость, люблю.
Так возможно стальную судьбу превозмочь.
Не давай уходить кораблю.

Пощади чуть живого в тоске журавля.
Не прощайся, а только прощай.
Я так верю, твоя золотая земля
Тихо молвит: любимый, причаль!




6. Я в начале рожденья сгораю

Невозможное станет возможным?
Под ударами пытки подкожной
Ты ушла, задыхаясь обидой,
Наглотавшись от сплетен флюидов.

Расставание столь непреложно
В нашей правде, процеженной ложью?
Это смерть отразилась ухмылкой,
Проскользнув по аорте обмылком.

Растворяясь обманами в пену,
Обернулась лукавой изменой.
Пляшут чёртики гордые танцы
На абстракции наших мутаций.

Набивают копытами цену,
Разрывая подковами вены.
Пилят время на мелкие части,
Гробят память, а с нею и счастье.

Мы прощаемся в гроздьях калины.
Сплин певцов вышибается клином.
Пронесёмся губительным краем.
Дорогая! Прости! Умираем…

Говоришь ты, нет смерти. То правда?
Пусть любовь тебе станет наградой.
Я в начале рожденья сгораю.
Ты бессмертна? Прости! Умираю.



7.

Я вытащен тобой из многих бед,
С пропетой болью высохшего хлеба.
Луной, что отражает солнца свет,
Боготворю тебя с седьмого неба.

В наплывы воска на свечной душе,
В сверчковый отклик отворённой двери,
В медовый запах, что тобой душист.
Блещу зрачками преданного зверя.

Слова любви, их ежедневный труд,
Что был оболган сплетнями до слизи,
Своим стараньем молча ототру
И осушу твои немые слёзы.

На перьях птицы в мае прилечу,
Предстану магом в летнем откровенье.
Тебя прижму к желанному плечу,
К тебе прильну цепочкой нежных звеньев.

Поставим свечи у немых икон,
В святой алтарь духовного обмена.
Уйдём в края любовных дураков,
К улыбкам и глазастым переменам.

Расплавим нити липких паутин
Глубокой силой искреннего тока.
Нам всё в дороге станет по пути...
Дай бог же пережить разлуку только.



8. Полётное

Помнишь ли, мягко садились лучи
На манок из любви в уголках ярко выпуклых губ.
Ты мне сказала - давай помолчим,
Не спугнём с наших веток напитанный нежностью гул.

Чудилось, время оставило нас
Тет-а-тет со вселенной внимать божью милость на слух,
Рядышком билась о берег волна,
Так стараясь прижаться к творимому нами теплу.

Видишь, как птица летит высоко?
Это я воспарил, чтоб увидеть тебя с высоты.
Знаешь, а буду лететь далеко
И увижу всё то, что недавно увидела ты.

Слышишь ли, ветер поёт у плеча?
То касается ангел лица и натруженных рук.
Рядышком я прогоняю печаль
И пытаюсь вернуться из города древних разлук.

Чувствуешь, в осень вошли соловьи,
Чтобы трелью напомнить любовной весне о тебе.
Милая, певчих гонцов не лови,
Пусть они унесут расставание наше в Тибет.




9. Мы жажду утолим холодным снегом

Уносит ночь отраву поцелуя,
Под утро ветер оборвёт цветы.
Босой душою спрыгну на золу я
Костра любви. Горела в нём и ты.

Созрели дни, мы на год постарели,
Но этим утоляет жажду рок.
Ты затянула на платочке трели
Два узелка для памяти в зарок.

Нарывам тем от прошлого нет счёта
В чечётке эха между скал разлук.
Прибилось время нечетом и чётом
Печалью к свету, радостями к злу.

Дожди пройдут по сердцу острой негой,
Венком из листьев жёлтым сентябрём.
Мы жажду утолим холодным снегом
И в жертву счастью искренно умрём.



10. Фантазия в миноре …

Гулом стонет жесть на крыше,
В рост сугробы за окном.
Я сижу и ветер слышу,
Что летит на отчий дом.

Пенит жар смолу в поленьях,
Дышит хвоей наш камин,
Столик есть - мои колени,
Сахар в чае, в хлебе тмин.

Томик Хлебникова рядом,
Наугад его открыл.
Что ещё поэту надо,
Кроме этих белых крыл.

Скрипнет рядом половица,
Ты пройдёшь подбросить дров -
Та, что в расставанье снится,
Та, что любит общий кров,

Та, что вяжет нежный свитер,
Ткёт заботу и уют.
За окном гудит не ветер,
Наши ангелы поют.

Кот рурукает на кресле,
На ноге сопит Полкан.
Нам тепло, не нужно если б…
Вместе мы ещё пока…

Так случилось, что отпели
В сельской церкви наши дни.
Мы сгорели под капелью,
Вызвав стон большой родни.

Над Азовом и Ростовом
Плачут звёзды в небесах.
Бог сказал четыре слова –
Вы мои, вы тень в часах.




11. Тону в наш вечер шелковистый …

На хриплом, стареньком диване
Тону в тот вечер шелковистый,
Где мы утопию нирваны
Будили соловьиным свистом.
Мы млели, наливаясь югом,
На поцелуе в жёлтой неге,
Ночам дарили в чёрном круге
Все альтаиры и все веги.

Тянули вниз судьбы вериги,
А вверх полоски ярких радуг,
Мы плыли в стоны или крики,
Ломая ложь, а с нею правду.
Присело время на ботинки
Усталой плёнкой серой пыли.
За стены, в чёрные застенки
Ушли мы, а когда-то были.

Не стало удивлённых вёсен
Под слоем праведного снега,
Но наши дети в плеске вёсел
Увидели ночную Вегу.
Мы знаем, что спрямляя выю,
Бессмертниками их потуги
Захватят всё и снова выльют,
Как мы, для будущего дуги.

Вздохнёт и наш там колокольчик,
Оплакивая дно под бровью.
Аморе мио, вита дольче,
Расписанные нашей кровью.
Закаты высветили спины
Ушедших на небесный праздник.
Быть может гроздьями рябины
Затеплимся во взорах разных.

Огнями парусников алых
Зажжём рассветы в Зурбагане,
Быть может, смертью небывалой
Закрутим танго в урагане.
Поднимем брызгами всё море,
Расколем скальные породы,
По горю выплеснемся в зори
И светлячками станем в бродах.




12. Но главная разлука впереди …

Любимая, все беды позади?
Но главная разлука впереди.
Разрежут мысли облачный сатин,
И брызнет солнце, что глазам вредит.

Я знаю этот чудный непокой:
Бежит по звёздам время испокон.
Берёт меня, ознобного, рукой
И ставит, непокорного, на кон.

На кой мне эта старая игра –
Побег души за призрачную грань,
Где некий кто-то вымолвит – пора!
И выест всё нутро из алых ран.

Любимая, терять я не хочу
Родимое тепло своих лачуг.
Я тихо плачу и собой плачу
За каждый выдох вымученных чувств.




13. Жене Эле

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ."...Эль — это луч весовой,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Воткнутый в площадь ладьи..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В. Хлебников. "Слово о Эль".

ДробИтся жизнь на мелкие монеты,
Карманы-волны звонкой пустотой
Толкут на сердце старые сонеты,
Стирая грани истины простой.

Меня глодает ветреное время,
Гудят натугой кости в парусах.
Долблю кремень, а высветилось бремя,
Где плачут звёзды и болит роса.

Да будет быль, а просто пыль и ветер,
И пальцы Эль закроют мне глаза.
Но я успею спеть о новом лете
И код любви на ветке показать.

Всю хлябь тоски заброшу в перемёты,
На искры блёсен солнечных затей,
Где на живца падут святые мёды,
За ними ложка дёгтя в маете.

Когда умру, открой по новой святцы,
Наречьем рек реки усталый прах.
Да будет так, и правнукам приснятся
Мой вдох и выдох, а по-русски – ах!





14. Так и будет

Не променяю я Неву на Сену,
Прирос душою к Северной Пальмире.
Не предлагайте за неё полмира,
Живу, пишу и знаю вдоху цену.

Корнями влился в невские проспекты,
Укрылся небом и дождливым пледом.
Я здесь иду по Пушкинскому следу,
Дышу стихом его роскошных спектров.

Люблю, как жизнь, бесценную подругу,
В ней растворяюсь радостно и нежно.
Я радость на песке её прибрежном
Рисую рыбой и волной упругой.

Плывём вдвоём по ласковому кругу,
Ночами в бездне реем парусами.
Святая дверь открыта перед нами,
Так дай же Бог нам не терять друг друга.

Но если, вдруг, мне скажут гиппократы,
Что климат для моей супруги вреден,
Я сдам свой город, верьте, то не бредни.
И поменяю землю безвозвратно.

Так изловчусь, что стану Авиценной
В борьбе за каждый день своей родимой.
Уверен, не пройдёт старанье мимо,
Напитывая жизнь любовью ценной.